Змей - Страница 26

— Там, внизу, — ее голос был хриплым, но не содержал и капли сонливости, — на парковке стоят две субмарины. Возьмете ту, которая открыта. Управление на автомате, завернитесь в одеяло и спите. Лодка высадит вас в Гааге, в таком же подводном парке. Не пытайтесь изменить маршрут, ни при каких условиях не пользуйтесь больше общим транспортом, ваша личность в реестре Психо-поиска Содружества… Енг вылетела в пробой, потому и не пришла, ее забрали в карантин… На верхней палубе аттракциона зарезервирован флай, номер посадочного гнезда и место посадки я сообщу вам позже. Вы сумеете долететь до Брюсселя без автонавигатора?

— Справлюсь. — Я подумал, что с ней полетел бы куда угодно.

— Хотите коньяку?

Мы выпили. В ее серых омутах отражались пляски экзотических рыб. Я чувствовал себя героем романа, которому надо было слетать на другую планету, чтобы найти там свою Аэлиту.

Черт подери, все это совершенно некстати! Хотя такие вещи никогда не бывают вовремя…

— Расскажите о себе. Все, что хотите, не задумываясь…

Она смотрела сквозь волнующуюся стену воды, сквозь пастбища морских ежей, сквозь ленивое колыхание водорослей. Я понял, что ее интересует совсем не Брюссель и не опасные похождения Макса в стране Желтых Городов. Я начал с рассказа о выпускном вечере в старой московской школе, где протекали стены актового зала, поэтому праздники проводили в спортивном, сваливая маты в углу, у раздевалки, куда бегали тайком курить… О Светке Зарядичевой, самой первой моей, смешной и трагической влюбленности; о той, что уехала в Америку и оставила подарок, который капитан Молин хранил до сих пор… О Светке, которая родила в Америке дочку Молина и ничего не сказала своему замечательному американскому мужу; он так и жил в уверенности, что ребенок недоношенный… О папе, который жить не мог без неба и, выйдя на пенсию, тайком от мамы ездил на аэродром и проводил там все выходные, о том, как он стал задыхаться в последние годы и дергается всякий раз, когда заходит речь о том, что сотворили с палубной авиацией… О Евгении, о Женечке, тоже почти первой, но так и не ставшей женой, потому что оба наговорили глупостей, а потом нас потянуло в разные стороны тем непреклонным механизмом, что зовется распределением… О работе в тех краях, которые потом не называются и не отражаются в послужном списке, где кожа становится за сезон цвета мореного дерева, а чистая вода только снится… О книгах, что так и не успел взять в руки, что так и остались ждать на полках в маминой спальне… О погибшем друге Лехе Безрукавко, о том, как долго шел к его жене с этой жуткой вестью… О присяге, которую давал, не понимая смысла, замирая под чеканный грохот подкованных сапог, и о другой присяге, которую давали уже потом, со стаканами водки, обнявшись над снимком убитого в Фергане майора Сашина… О Катерине, прекрасной и светлой Катерине, которая надеялась, хотя и знала, что все кончится, и Молин знал, что она знает, и оба бились, словно рыбы в сетях, не видя спасения от ее крепкого, счастливого брака… О пустоте в душе, которую никак не заполнить, о фотографии Мирей Матье, на которой в детстве хотел жениться, но так и не встретил девушку, похожую на нее… О безумии века, о безумии страны, самой лучшей страны на свете, где любовь так легко спутать с ненавистью, где так призрачны точки опоры и нет больше веры в светлое завтра…

Я смотрел, как она подносит к губам бокал, и тихо сходил с ума. Нельзя было сюда приходить…

— «Светлое завтра»? — откликнулась она. — Как сладко звучит… Губами тянет потрогать. Как бы мне хотелось жить тогда…

— Теперь ваша очередь! — сказал я и плеснул коньяку. Жанна не появилась на свет предпринимателем. Арабская ветка ее отца, которого она никогда не видела, но чье имя носила вторым по закону, автоматически делала ее наследницей значительного пакета акций Всемирной сети отдыха. Наследование оставалось нормальным явлением. Та, что подарила ребенку материнскую клетку, отказалась от девочки на тринадцатом году ее жизни, как только Демо-пансион подтвердил ненормальность в сексуальном развитии. Мамаша занимала видный пост в одном из творческих объединений Америки и предпочла карьеру насмешкам окружающих. Как ни странно, позже они с дочерью начали довольно сносно общаться. Жанна понятия не имела, приносят аквапарки прибыль или нет, она никогда не заглядывала в финресурс. Из трехсот двадцати рабочих, обслуживающих рижский парк, лишь четырнадцать были людьми из плоти и крови, и это вполне ее устраивало. Она находила больше удовольствия в общении с первобытным миром морских существ, чем с толпами туристов. Она играла на гитаре, инструменте, в котором струны уступили место иголочкам света; она сочиняла печальные речитативы…

— Ты была замужем?

— Надо говорить «в паре» или «в тройке». Так, как ты, выражаются лишь в древних синемах. — Она улыбнулась, покачав бокал. — Институт брака отражает рабское положение женщины в дикие времена…

— Рабское? — Я припомнил репортажи о наших американских феминистках, способных засудить мужчину за сальный взгляд или поданную в трамвае руку. — Отлично. У тебя есть пара?

Вороненая челка шевельнулась. Жанна неторопливо взмахнула ресницами.

— Я тебе нравлюсь, Макс?

— Я тут недавно и, к большому сожалению, ненадолго… Уверен, более подходящей пары я бы тут не нашел…

Не стоило пить на голодный желудок. Впрочем, мертвецам с пятисотлетним стажем позволительны некоторые вольности.

— Порченых не так мало, Макс. — Она не обиделась, может быть, чуточку покраснела. — Точных сведений нет, но в Азии якобы до пятнадцати процентов. Не так уж сложно найти себе девушку.